Новости
Произведения
Галерея
Биографии
Curriculum vitae
Механизмы
Библиография
Публикации
Музыка
WEB-портал
Интерактив


91


Главная  →  Публикации  →  Полнотекстовые монографии  →  Гастев А.А. Леонардо да Винчи. - М.: Мол. Гвардия, 1982. - 400 с., Ил. - (Жизнь замечат. Людей. Сер. Биогр. Вып. 9 (627)).  →  91

Посмотри, что ближе человеку: имя человека или об­раз этого человека? Имя человека меняется в разных странах, а форма изменяется только смертью.Называя картины детьми художника, Леонардо дру­гой раз приводил анекдот, придуманный к случаю и, прав­ду говоря, довольно плоский: когда-де одного живописца спросили, почему его дети, рожденные в браке, имеют безобразную внешность, в то время как в картинах фигуры миловидны и привлекательны, тот ответил, что детей он делает ночью в темноте, а живописью занимается днем, когда недостатки хорошо видно и он может их исправить. Удивительно, но людей ужасает или, наоборот, утешает и радует то самое, что их утешало и радовало в глубокой древности, тогда как вещи, казавшиеся вчера смешными наиболее тонкому человеку, сегодня представляются не­остроумными и плоскими самому невежественному. И все же, из принесенной непритязательной шутки возможно извлечь полезный для понимания смысл, а именно из выражения дети художника, поскольку будет невыно­симой пошлостью и ложью сказать о произведениях Лео­нардо, что тут, дескать, мгновение останавливается и застывает, выхваченное из потока времени. И это происхо­дит из-за особенного качества самостоятельной медленно текущей жизни, свойственного его произведениям и не много зависящего от сходства с моделью и вообще от прав­доподобия: в сырых темных подвалах, бывает, появляется на стенах плесень, располагающаяся необыкновенными узорами и ни на что не похожая, однако изумительным за­пахом свежести раскрывающая свою живую природу. Так и с живописью Леонардо, когда излучение жизненного тепла и влажности дает себя обнаружить вместе с пер­вым касанием грифеля о приготовленный грунт, хотя ме­тафорические роды длятся сравнительно с обыкновенны­ми родами долго.Между тем притаившийся вымышленный свидетель, в каком бы состоянии он ни застал готовящееся произведение, присутствуя при метаморфозе, когда касание мерт­вого о мертвое, то есть грифеля или другого орудия жи­вописца к грунту, становится причиной и местом возникновения жизни, сонной, как просыпающийся ребенок, ста­нет испытывать страх, словно бы явился свидетелем чер­ной магии. И туг всякие упоминания о музыкантах и чтецах, хотя бы Мастер в самом деле для этого старался, покажутся детскими выдумками сравнительно с могучей игрою создания, затеянной им здесь, на доске, когда чудесное излучение, или эманация жизни, усиливается лави­нообразно, доска раскрывается в мир и стены за нею рушатся как бы от звуков трубы, сокрушающей библейский Иерихон.Мастер видит страшно далеко, и за спиною Джоконды разворачивается долина реки, вьющейся в теснине меж­ду скалами, чему нету и малейшего подобия в низменной болотистой окрестности Рима. Отчасти это напомина­ет вид, открывающийся с какой-нибудь возвышенности вниз по течению Арно, когда с каждым поворотом реки и в соответствии с мерою удаления местность все больше растворяется в потоках воздуха и света и близко к гори­зонту ничего нельзя различить, помимо тусклого мерца­ния: при этом кажется, будто река течет на небо.Что касается правдоподобия безотносительно к чему-нибудь определенному, то, имея в виду готовый порт­рет, Вазари сообщает следующее: «Изображение это да­вало возможность всякому, кто хотел постичь, насколько искусство способно подражать природе, легко в этом убе­диться, ибо в нем были переданы все мельчайшие подроб­ности, какие только доступны тонкостям живописи. Дей­ствительно, в этом лице глаза обладали тем блеском и той влажностью, какие мы видим в живом человеке, а во­круг них была сизая красноватость и те волоски, пере­дать которые невозможно без владения величайшими тон­костями живописи. Ресницы же благодаря тому, что было показано, как волоски их вырастают на теле, где гуще, а где реже и как они располагаются вокруг глаза в соот­ветствии с порами кожи, не могли быть изображены более натурально. Нос со всей красотой своих розоватых и нежных отверстий имел вид живого. Рот с его особым разрезом и своими концами, соединенными алостью губ, поистине казался не красками, а живой плотью. А вся­кий, кто внимательнейшим образом вглядывался в дужку шеи, видел в ней биение пульса, и действительно, можно сказать, что она была написана так, чтобы наставить со­дрогнуться и испугать всякого самонадеянного художника».Людей, предпочитающих их родному наречию латынь, Данте называл преступниками и прелюбодеями, тогда как Леонардо, гневаясь на аббревиаторов, или сократителей, считал для них наиболее подходящим общество диких зверей. Какого наказания заслуживает Джордже Вазари, в других случаях показывающий большую тонкость суждения, если произведение, исключительное по важнос­ти в достойное стать завершением громадной дея­тельности Мастера, оценивает, как если это удачное изделие фальшивомонетчика? Малопривлекательные подроб­ности писатель громоздит одна па другую, так что оторопь берет; когда же дело доходит до биения пульса, якобы видного на дужке шеи, живому изображению представляется полевая ящерица – Леонардов Левиафан, застывший на поверхности нагретого солнцем камня, и в том месте, где у людей бывает зоб, вздувается и опадает жел­вак довольно мерзкого вида. Тот, кто видел «Джоконду», легко обнаружит несоответствия, допущенные биографом, настаивающим на волосках, которым Леонардо, по его словам, каждому определил правильное место. Но что Вазари частично угадал, так это чувство томления и страха, охватывающее не только живописца, но каждого зрителя, как если бы он опасался, что на месте прелест­ной возлюбленной Джулиано Медичи внезапно окажется обольстительное чудовище, какая-нибудь морская сире­на наподобие той, какая, по свидетельству хроникера, в лето 1435 года продавалась на рыбном базаре во Флорен­ции. Кстати, разворачивающийся за спиною Джоконды пейзаж много имеет от морских полей, как они видны, когда обнажаются при отливе. Ввиду всего этого будет понятно, что, если, как выражается Вазари, «вниматель­нейшим образом вглядываться в дужку шеи», можно за­метить не биение пульса, но более медленное движение, соответствующее чередованию и ритму морских приливов и отливов. Также и определение улыбки как «приятной» приблизительно и неточно и не охватывает явления, из­вестного теперь в целом свете как улыбка Джоконды: от сношения с инкубами и суккубами не такие вещи рож­даются. Да и неправильно толковать указанное завер­шение попрошу или вовсе отказывать ему в толкова­нии, к чему склонны исследователи, усматривающие в чужом глубокомыслии покушение на их собственное. Ва­зари же извиняет то обстоятельство, что «Джоконда» покинула Италию, когда ему было неполных четыре года.— Вот так раз! — скажет читатель. — К чему, в та­ком случае, знать его мнение, заведомо ошибочное?А к тому, что это еще и заблуждение многих, посколь­ку общее мнение нередко является не чем другим, как ши­роко распространившейся ложью.Исходя, по-видимому, из общего мнения, Вазари при­писывает самому завершению, то есть «Джоконде», ка­чество незавершенности, говоря, что, протрудившись че­тыре года, живописец оставил работу неоконченной. Яв­ляется ли такое утверждение ложным? И да и нет. Да, по­тому что невозможно вообразить живописца, который с большою тщательностью отделывает каждый малейший участок поверхности своего произведения. В этом смысле «Джоконда» как нельзя лучше готова к тому, чтобы вставить ее в красивую раму и передать заказчику – пусть бы он радовался, а живописец довольствовался полученной им значительной суммою денег. Но заключение о ее неза­конченности также не полностью ложно, скажет человек, понимающий незаконченность как непременное качество жизни и что окончить — означает убить. Ведь когда Лео­нардо придумывал особенное покрытие из тончайшего стекла, чтобы предохранить картину от неосторожного прикосновения и порчи, он одновременно искал совер­шенной прозрачности, не желая препятствовать эманации жизни распространяться и чтобы не дать картине погиб­нуть как бы от удушья. Но попрекавший живописца, буд­то бы он заботится об окончании, не приступая к нача­лу, папа Лев о том, надо полагать, не догадывался.Так случилось, что аретинец Джорджо Вазари, имевший редкую память и девяти лет знавший наизусть большую часть «Энеиды» Вергилия, в этом возрасте про­водил ежедневно по два часа в обществе своего ровесника Ипполито, родившегося от Джулиано Медичи и Пачифики Брандано, Играющей, а также другого малолетнего Медичи, Алессандро; и все они вместе воспитывались по­близости папы Льва, а затем папы Климента из той же фамилии. Джорджо Вазари пришлось горько оплакивать папу Льва, как и папу Климента, умерших своею смертью, а скоро затем сына Джоконды, кардинала Ипполито, отравленного племянником Алессандро, с которым он воспитывался. Можно подумать, что Пачифика Брандано, лишившаяся вначале своего испанского мужа, пос­ле возлюбленного, а затем прямого потомства в лице кар­динала Ипполито, взамен многочисленных частых утрат вознаграждена была чудесной способностью плодить двойников, происходящей, как естественно предположить, из качества самостоятельной жизни, присущей произведени­ям Мастера. Одетые и причесанные, как эта Джоконда, одетые иначе, совершенно раздетые, какой ее представляли наиболее наглые из многочисленных упорных поклон­ников, они сходны со своим образцом, но скорее как сестры между собою или дети родителями — как Мария и Анна в известном картоне для флорентийской Аннунциаты. Так же, по-видимому, соотносятся единственная и подлинная «Джоконда» с действительной внешностью синьоры Пачифики: можно сказать, что синьора есть, пер­вая попытка природы, тогда как для окончательного осуществления замысла понадобится содействие Мастера.Вазари отождествляет модель самого знаменитого портрета в истории живописи не с Пачификой Брандано, но с моною Лизой ди Антонио Мария ди Нольдо Герардини, женой флорентийского гражданина Франческо дель Джоконда. Если это действительно так, почему синьора имеет поверх прически обычную вдовам траурную вуаль, хоте Франческо скончался еще иного позднее живописца «Джоконды»? Также Вазари не объясняет причину, от­чего произведение с его редкостными достоинствами не досталось заказчику, но оставалось долгое время у Мас­тера в величайшем секрете. Это покажется еще удиви­тельнее, если, согласившись с Вазари, предположить, что «Джоконда» создавалась вскоре после возвращения Лео­нардо на родину и службы у Борджа, когда он был оза­бочен соперничеством с Микеланджело Буонарроти и мог воспользоваться этой изумительной вещью для доказа­тельства своего превосходства.С другой стороны, версия с Пачификой Брандано не­безупречна. Так, многие недоумевают, возможно ли, что­бы к своему величайшему произведению Мастер подошел, когда его ожидают у порога старость, болезни, а за ними и смерть? Некоторые, хотя не согласны с Вазари, назы­вают вместо синьоры Пачифики неаполитанку Констанцу д'Авалос, ссылаясь на известный сонет, где имена Мас­тера и этой Констанцы поставлены рядом. Однако при равной неопределенности версий автору, по-видимому, принадлежит право выбора, даже если он руководствует­ся целями, относящимися к форме его сочинения, как композиция и другие подобные вещи.



 
Дизайн сайта и CMS - "Андерскай"
Поиск по сайту
Карта сайта

Проект Института новых
образовательных технологий
и информатизации РГГУ